«Ор — двор, мор, сор, хор...»
Там были сотни, тысячи рифм, и все совершенно бесполезны. Я понял, что мне следует иметь криптограммы Джоггера перед глазами, а не просто держать их в памяти. Вдруг, если они будут у меня перед глазами, меня и осенит светлая идея при чтении чего-нибудь вроде «урюк — жук, сук, паук, сундук...».
И еще надо помнить, подумал я в отчаянии, что в джоггеровском кокни «сейчас» вполне могло звучать как «щас», а «маленько» как «маненько» и что он мог проглатывать окончания.
Захлопнув словарь, я забрал печальные фотографии, рассказывающие о его смерти, и поехал домой, чтобы немного прибраться и приготовить комнату для сестры, что означало застелить постель и открыть окна, чтобы впустить внутрь то, что март может предложить в качестве свежего воздуха.
Я нарвал немного нарциссов и поставил их в вазу. Точно в полдень прибыла Лиззи.
Она прилетела в прямом смысле этого слова, спустилась ко мне с небес на вертолете.
Лиззи принадлежала одна четвертая часть маленького «Робинсона-22», единственная роскошь, которую она себе позволила и на которую истратила свою долю наследства. С моей точки зрения, этот вертолет для нее был тем же, что для Роджера яхта, а для меня скачки. Это был способ, избранный старшей сестрой, сказать нам, что если мальчики могут забавляться игрушками, то и девочки тоже. В детстве она научила каждого из нас по очереди, как собирать железную дорогу и пользоваться ею. Она научила нас играть в крикет и лазила по деревьям, как кошка. Когда она была подростком, мы вместе ходили в темный лес и спускались в страшные пещеры. Она защищала нас и врала, если мы что-то делали не так. Благодаря ей мы выросли, понимая, что мужество может проявляться по-разному.
Она заглушила двигатель и, когда винт остановился, спрыгнула на землю из маленького стеклянного пузырька и направилась прямиком ко мне.
— Привет, — сказала она. Миниатюрная, легкая, худощавая, довольная жизнью. Я обнял ее.
— Обед приготовил? — спросила она.
— Нет.
— Вот и хорошо. Я тут кое-чего с собой привезла. Она вернулась к вертолету и вынула из кабины сумку, которую мы вместе отнесли в дом. С пустыми руками она никогда не приезжала. Поэтому я ничего не готовил к ее приезду, разве что ставил в холодильник бутылку шампанского. Я откупорил шампанское и налил ей бокал. Она удобно устроилась в кресле и отпила глоток пузырящегося напитка, одновременно заботливо меня разглядывая.
— Как летелось? — спросил я.
— Немного трясло. Везде еще много снега. Пришлось сесть в Карлайле, чтобы дозаправиться. Четыре часа, от двери до двери.
— Триста пятьдесят миль, — заметил я.
— Совсем рядом.
— Рад тебя видеть.
— Гм. — Она потянулась, казалось, сейчас замурлычет. — Давай выкладывай.
Я рассказал ей почти все, объяснил, кто есть кто:
Сэнди Смит, Брюс Фаруэй, Уотермиды, Джерико Рич, Бретт, Дейв, Кевин Кейт Огден и Джоггер. Рассказал и о Нине Янг и ее метаморфозе.
Она обследовала ящик для денег, стоящий на газете, такой же грязный, как и был. Я показал ей словарь рифм и дал послушать последнюю запись Джоггера. Но даже при всем своем остром уме, скрывающемся под шапкой седеющих темных волос, разгадать, что хотел сказать старый солдат, она не смогла.
— Надо же, как глупо, — проговорила она. — Он сам свалился или его спихнули?
— Спихнуть кого-либо в яму пяти футов глубиной — не самый верный способ убить его.
— Тогда случайно спихнули.
— Пока никто не признался. Слегка поколебавшись, я предложил показать фотографии Джоггера в яме.
— У меня крепкие нервы, — сказала она. — Давай сюда.
Лиззи долго разглядывала фотографии.
— По ним не скажешь, как было дело.
— Нет, — согласился я, забрал фотографии и снова положил их в конверт.
Немного помолчав, она спросила:
— А что это за пробирки в термосе?
Я достал две пробирки из сейфа, куда спрятал их на ночь, и протянул ей. Она вынула их из бумаги, в которую они были завернуты, и посмотрела на свет.
— Десять миллилитров, — сказала она, прочитав надпись. — Иными словами, столовая ложка.
— Всего одна? — слегка удивился я. Мне казалось, что жидкости в пробирках больше.
— Только одна, — подтвердила Лиззи. — Большой глоток.
— Нет уж.
— Пожалуй, действительно пить это не стоит. — Она снова завернула пробирки и положила к себе в сумку, совсем как Нина. — Результат тебе хотелось бы узнать побыстрее, скажем, вчера?
— Было бы неплохо.
— Послезавтра, — весьма прозаично пообещала она. — Скорее не получится.
— Постараюсь дотерпеть.
— Терпение никогда не было в числе твоих достоинств.
Она понюхала содержимое термоса и налила немного в пустой стакан. Затем еще раз понюхала.
— Кофе, — сказала она, — со скисшим молоком.
— Так он в термосе по меньшей мере с четверга.
— Тоже сделать анализ?
— А ты как считаешь?
— Думаю, кофе там, чтобы пробирки не разбились.
— Тогда Бог с ним.
Мы выпили еще немного шампанского и развернули сверток с едой, великолепный подарок от бесспорно лучшего ресторана в Шотландии. «La Potiniere», так он назывался.
— Брауны просили передать тебе привет, — сказала Лиззи, имея в виду владельцев ресторана. — Спрашивают, когда ты вернешься.
Их можно предупредить за полгода, но и тогда вряд ли у них найдется свободный столик. Даже Лиззи, их близкому другу, иногда приходилось вставать на колени. На этот раз они прислали куриные грудки, нашпигованные орехами и запеченные в сливках, кресс-салат с ореховым маслом в отдельной упаковке кальвадос и легкий сырный пирог с лимоном, который просто таял во рту.