— Да не могу я.
Не успел я положить трубку, как во двор въехал Сэнди Смит. Он направился к задней двери, на ходу снимая фуражку и пытаясь с помощью пятерни привести в порядок прическу.
— Входи, — пригласил я. — Виски?
— Я при исполнении, — неуверенно сказал он.
— А кто узнает?
Он утряс этот вопрос со своей совестью и попросил виски с водой. Мы уселись друг против друга за кухонный стол, и он настолько расслабился, что расстегнул китель.
— Я насчет Джоггера, — проговорил он. Круглое лицо его выражало беспокойство, брови нахмурены. — Насчет ржавчины.
Внезапно меня охватила тоска.
— Ну и что они обнаружили? — спросил я.
— Я слышал, — начал он, и я подумал, что иначе он и не мог сказать, — я... гм... неофициально слышал, что они обнаружили ржавчину и в яме, и на ее краях, только там она везде была перемешана с маслом и грязью. А ни того, ни другого не было в ране на голове Джоггера.
— Черт, — воскликнул я.
— Будут рассматривать это как убийство. Не говори, что я тебе рассказал.
— Конечно. И спасибо, Сэнди.
— Они тебя засыплют вопросами.
— Они уже засыпали меня вопросами, — сказал я.
— Они захотят знать, кто имел зуб на Джоггера.
— Я и сам хотел бы это знать.
— Я знал старину Джоггера многие годы, — сказал Сэнди. — У него не было врагов.
— С ним могло случиться то же, что и со мной вечером во вторник, — заметил я как бы между прочим, — когда я неожиданно приехал на ферму. Может, нас обоих трахнули по голове, чтобы мы не увидели... что-то такое... только Джоггер умер, и его пришлось положить в смотровую яму, чтобы создать видимость несчастного случая.
Сэнди задумчиво смотрел на меня.
— Что же такое происходит здесь, на ферме? — спросил он.
— Не знаю. Я, черт бы все побрал, понятия не имею, и от этого можно свихнуться.
— А Джоггер знал, как по-твоему?
— Возможно, он что-то обнаружил. И потому умер, а я вовсе не хочу, чтобы так было. Я просто молился в душе, чтобы это был несчастный случай.
— И с самого начала ты подозревал, что это убийство. — Он рассеянно почесал шею. — Что такое Джоггер имел в виду, говоря о расческах под твоими фургонами? Мои коллеги сильно интересуются.
— Сейчас покажу, — сказал я. — Пойдем в гостиную.
Мы прошли в мою разрушенную гостиную, и я повел его туда, где я оставил коробку, которую Джоггер нашел под девятиместным фургоном неделю назад.
Я подвел Сэнди к этому месту, но коробки там не было.
— Странно, — сказал я. — Она тут и лежала, на газете.
— Что лежало?
Я описал ему ящик для денег: серый, металлический, ничем особо не пахнущий внутри, пустой, с круглым светлым пятном в том месте, где он держался на магните, а в остальном весь снаружи в грязи и смазке. Добавил, что Джоггер его открыл.
Мы с Сэнди поискали его среди общей разрухи в гостиной.
Никакого ящика мы не обнаружили.
— Когда ты его в последний раз видел? — спросил Сэнди.
— Во вторник, скорее всего. Я показывал его сестре. — Я нахмурился. — Когда тут поорудовали, я не догадался посмотреть, на месте ли он.
Он ответил, что это вполне понятно, и спросил, не пропало ли еще чего.
— Не думаю.
— Джоггер говорил «расчески». Во множественном числе. Значит, должны быть еще.
— Он обнаружил контейнеры еще под двумя фургонами, но они, как и этот, были пусты.
— В прошлую субботу в кабаке все слышали, как он болтал об этом. Я что хочу сказать, не может быть, чтобы его убили, чтобы заставить молчать. Он уже успел все рассказать.
— Более того, — заметил я, — Дейв, Харв и Бретт тоже видели ящик в этой комнате, сразу как Джоггер снял его с фургона. Он стоял тогда на столе, на виду. На пол я его переставил позже.
— У тебя должна быть какая-то идея насчет того, для чего он, — сказал Сэнди, в котором полицейский начал брать верх, несмотря на то что мы находились с ним по одну сторону баррикады.
— Мы думали о наркотиках, ты об этом? Обсуждали это с Джоггером и Харвом. Но наркотики сами по себе не возникают. Кто-то должен их поставлять. Мы с Харвом не думаем, что кто-то из наших водителей занимается наркотиками. Я хочу сказать, что были бы какие-то признаки. Много денег, к примеру. Мы бы заметили.
— А почему ты мне об этом не рассказал в прошлый вторник? — Тон его все еще был подозрительным. — Я так понимаю, ты должен был сказать.
— Я хотел сам выяснить, что происходит. Я и сейчас хочу того же, но какие уж у меня шансы, если убийство расследуется. Признайся, стоит только твоим коллегам заинтересоваться контейнерами под фургонами, и — привет, никто к ним больше не прикоснется. Я же хотел, чтобы все осталось как было, молчать и ждать. Я умолял Джоггера держать язык за зубами, но против пива он устоять не мог. Боюсь, он сказал лишнее. Боюсь, он все разболтал и распугал всю рыбу, которую мы надеялись поймать. Я так надеялся, что он промолчит. Но твои коллеги вспугнут преступника раз и навсегда, и я так никогда и не узнаю... Вот почему я ничего не сказал тебе, ты ведь сначала полицейский, а потом уже друг, тебе совесть не позволила бы промолчать.
— Здесь ты прав, — медленно проговорил он.
— Сегодня пятница, — сказал я. — Как долго ты сможешь молчать насчет того, что я тебе сегодня рассказал?
— Фредди... — Вид у него был несчастный.
— До понедельника?
— О, черт. Что ты собираешься за это время сделать?
— Найти кое-какие ответы.
— Надо еще знать правильные вопросы, — заметил он.
Он не пообещал мне молчать хотя бы какое-то время, и я не стал нажимать на него. Он поступит так, как позволит ему его совесть.
Он застегнул китель на своей объемистой фигуре. Сказал, что, пожалуй, поедет. По дороге к двери он прихватил свою фуражку и надел ее, так что к машине он подошел при полном параде, настоящий неподкупный полицейский при исполнении своих обязанностей.